Семейные отношения

[Леля]

Вынесу я, пожалуй, вопросы семейных отношений, отношений родителей и детей, бабушек, дедушек и прочих родственников в отдельную тему.

Негласные правила, принятые в дисфункциональных семьях Ключевое слово - НЕГЛАСНЫЕ.

Характерными признаками дисфункциональной семьи могут служить установленные в ней негласные (неписаные) правила. Вот некоторые из них:

- Не говорить о своих проблемах. Это может означать запрет на обсуждение своих проблем как вне семьи, так и в самой семье. Вообще, не обращай внимания на свои проблемы, трудности, неприятности. Старайся жить для других, не обращая внимания на себя и не заботясь о себе. Твои проблемы на самом деле никого не интересуют, есть намного более важные дела, чем твои проблемы.

- Не выражать открыто своих чувств. Как часто вы слышали в семье: "Не плачь, ты же мальчик! Не злись, не кричи, не дурачься! Не прыгай от радости, не выражай своей обиды, гнева, страха!" В больных же семьях есть постоянные запреты на чувства и их проявления.

- Избегать прямых высказываний, стремиться к выражению своих мыслей иносказаниями, а потребностей - через манипуляции. Это значит, что такой человек не может просто прямо попросить кого-то о помощи, он будет делать это в обход. Например: "Знаешь, сегодня на улице так холодно, а форточка открыта и ее никто закрыть не может, я же так и простыть могу!" "Уже какой день никто мусор вынести не может. В этом доме вообще есть мужчины или все перевелись!" Можно же просто и прямо попросить - "Закрой форточку, пожалуйста. Вынеси мусор, если тебе не трудно". Пример непрямого общения: мама говорит сыну: "Скажи своей бабушке, чтобы она картошку почистила". В этом примере в семье никто никому ничего не говорит в лицо, но все говорится через посредников, через третьи лица.

- Привычка строить нереальные планы и возлагать на людей и обстоятельства несбыточные надежды. Эту привычку можно назвать магическим мышлением. "Вот случится то-то, и все станет хорошо, все будут довольны и счастливы". Это и сверхразвитая мечтательность у членов семьи, причем она может быть и коллективная и индивидуальная.

- Не говорить на определенные "табуированные темы". Самым распространенным "табу" является запрет на разговоры о сексуальных проблемах и потребностях.

- "Делай, как я говорю, а не как я делаю". Это очень страшное и тяжелое правило, которое начинает сводить ребенка с ума. Например, мама говорит сыну, что шуметь нехорошо, надо вести себя тихо. И тут приходит домой пьяный папа и начинает орать на всех, громыхать и валять мебель. И непонятно - так все-таки можно шуметь или нет?

- "Играть, развлекаться - это плохо, греховно". Например, когда ребёнку говорят: "Вот ты сейчас смеешься, а потом плакать же будешь! Не веселись так сильно, это не к добру! Ты не видишь, мне плохо, а ты тут прыгаешь, как глупый!" Такие правила или установки запрещают наслаждаться жизнью, радоваться ей. Запрещают смеяться громко, танцевать, прыгать и скакать от радости и просто валять дурака. Семья, где это делать в той или иной мере запрещается - это больная семья.

- "Не выносить сор из избы", "не раскачивать лодку", то есть не напоминать о тех проблемах, о которых всем удалось хотя бы на время забыть. Это значит, что ни в коем случае нельзя обсуждать проблему, решать ее. И тем более нельзя ни в коем случае выносить проблему за пределы своей семьи, обращаться за помощью к специалистам или просто к друзьям. Не важно, бьют вас дома, насилуют или просто унижают постоянно, является ли член вашей семьи алкоголиком или наркоманам - обо всем этом не должен знать никто ни в коем случае. Это такое табу, которое нельзя разглашать. Такое правило может убить всякую надежду на помощь, на решение серьезных проблем и улучшение жизни. Это очень опасное и вредное правило, старайтесь отделаться от него и делиться своими проблемами, проговаривать и прорабатывать их обязательно.

Из ЖЖ cat-gekata

И рекомендую почитать комментарии к вот этому перепосту исходной статьи: http://naritsyna.livejournal.com/216925.html#comments

[Леля]

Очень важный момент в отношениях детей и родителей - сепарация, то есть отделение детей от родителей и формирование самостоятельной личности. Этот процесс начинается в момент рождения ребенка, когда он перестает быть единым целым с матерью и заканчивается.... А вот это уже большой вопрос, когда он заканчивается и заканчивается ли вообще.
Большая статья Анны Варги посвящена именно этому.

Экзамен на успешность семьи в среде – это своевременность и гладкость протекания сепарационных процессов. Сепарация – это отделение ребенка от своих родителей, от своей семьи.

Жизнь младенца начинается благодаря процессам слияния, но продолжается благодаря процессам разделения, которые начинаются на клеточном уровне, а с определенного момента переходят на психологический уровень. Появление ребенка на свет – это первый значительный акт разделения, сепарации с матерью. Далее можно отметить еще несколько этапов сепарации: самостоятельные передвижения ребенка, посещения детских учреждений, т.е. первые выходы из семьи в социум, подростковый кризис, самостоятельная взрослая жизнь. Сепарационные процессы протекают непросто, этапы сепарации могут сопровождаться семейными кризисами, незавершенность сепарационных процессов значительно снижает уровень жизненного функционирования человека.

Интересно, что в России часто женщины носители эмоциональной культуры семьи. Я вижу этому два объяснения:
1. Мощная роль женщины в культуре. В Русской народной сказке мужчина –герой послушник. Он выигрывает лишь в том случае, если слушается мудрых советников – конька горбунка, серого волка, возлюбленной жены

Женщина в сказке - мудрая колдунья, оборотень, помошник мужчины. Царевна-лягушка ( интересно, что в Западной Европе есть аналогичная сказка, только там принц-лягушонок, пол меняется на мужской),царь-девица, подруга Финиста-ясна сокола и так далее и так далее. Власть ее над мужчиной огромна, так же как велики ее физическая сила, хитрость, ум, верность

2. Новая история страны, которая отвела женщине особенную роль. В течение многих десятилетий мужчины погибали насильственной смертью: две мировых войны, гражданская война, Сталинский террор. Женщины оставались одни, выживали, выращивали детей, передавали им культуру жизни без мужчин .

Та эмоциональная энергия, которая в стабильном благополучном обществе поглощается супружескими отношениями, переносилась в отношения с детьми. Эта традиция сохранилась, и сегодня типичная семья – это коалиция матери с детьми в центре семьи, и муж на ее периферии.

Именно поэтому проблемы сепарации в Росси - это чаще всего проблемы сепарации от матери.

Послеродовой психоз, послеродовая депрессия – симптомы патологически протекающего сепарационного процесса. Эти состояния, помимо клинических симптомов, характеризуются повышенной тревогой за ребенка, страхом за его жизнь, отчаянием, связанным с тем, что собственная жизнь изменилась необратимо, ужасом перед ответственностью за младенца. Не восторг перед новой жизнью, а ясное понимание собственной неготовности взаимодействовать с этим отдельным человеком так, чтобы он был здоров и счастлив. Крайний вариант это отказ от материнства, оставление ребенка в родильном доме. Кстати, у этих матерей- отказниц, по нашим данным (ссылка) нередко отмечалось игнорирование беременности: половая жизнь есть, месячные прекратились, а мысль о возможной беременности не посещает женщину. Шевеление плода воспринимается как гастрит. Интересно, что часто мамам мысль о беременности их дочерей так же не приходит в голову. Одна мама рассказывала, что во время такой не воспринимаемой беременности она показывала своей матери выросший живот и говорила:» А вдруг я беременна, живот растет», а мама ей отвечала:» Не говори ерунду, у тебя, наверное, просто запор, пойди поставь себе клизму».

Описанные патологические реакции на роды нарушают формирование процессов построения конструктивной связи матери с ребенком, тот самый процесс аттачмента, описанный Джоном Боулби, на основе которого потом строится все психическое развитие ребенка. Мать может плохо чувствовать ребенка, не понимать его реакции, быть в контакте с ним неестественной, принужденной, деревянной. Она не доверяет своему материнскому чувству, ей кажется, что она ничего не знает, ничего не умеет, каждую минуту может навредить ребенку. Тревога мешает ей слышать голос материнского инстинкта, который есть у каждой женщины, и который вполне достаточен для того, чтобы быть компетентной матерью.

Самостоятельные передвижения ребенка еще один этап сепарации , который может вызывать сильную тревогу у матери. Контролировать ребенка становиться все труднее. Физическими средствами эту задачу не решить. В этот момент начинают применяться психологические средства контроля , привязывающие ребенка к матери. Чтобы сепарация протекала правильно, необходимо повышать жизненную компетентность ребенка. На данном этапе это означает, что должны быть созданы условия для максимально свободного, и по возможности безопасного самостоятельного передвижения ребенка.

В этом случае сепарационный процесс проходит благоприятно. В ином случае родители делают все, чтобы замедлить сепарацию. Лучше всего для этого подходят психологические средства воздействия на ребенка. Ребенку внушается чувство собственной незащищенности и большой опасности окружающего мира. Его сажают в манеж, вместо того, чтобы дать ползать по всей квартире. Его пускают ходить в ходунках, при этом следуют за ним и испуганно вскрикивают, когда ребенок начинает слишком резво перебирать ножками. “Осторожно”, “Смотри не упади” “Тихонько-тихонько” – эти слова, произнесенные быстро и громко, являются понятными ребенку сигналами опасности. Испуг, который демонстрируют родители, когда ребенок падает, означает для ребенка, что произошло нечто значительное, опасное, которое не должно происходить. Зато, когда малыш находится на руках, взрослый расслаблен и умиротворен. Это состояние взрослого любой ребенок прекрасно понимает без слов по качеству прикосновений, по громкости голоса, по частоте дыхания. Ребенок научается тому, что быть самому по себе – плохо и страшно, быть в телесном контакте со взрослым – хорошо и спокойно. Одна очень тревожная, но не менее разумная мама рассказывала мне о своем очень активном мальчике 2-х лет:» Мы выходим на улицу , и он несется в лужу. Я в ужасе, бегу за ним, кричу, пугаю его, он падает в лужу. Я хватаю его в панике, что вот сию минуту он заболеет, мелькает на краю сознания холодящая мысль – погибнет. Ребенок орет, я тащу его домой. После того, как я его переодеваю, успокаиваю, успокаиваюсь сама, мы миримся, я вспоминаю, что я читала в умной книжке, что в луже можно разрешать играть, только после этого надо спокойно переодеть» это мешает сепарации.

Вообще говоря, внушение ребенку своей несостоятельности, нежизнеспособности, преувеличение опасности окружающего мира – универсальный способ привязывания ребенка, замедления его сепарации.

Трудности общения с детьми, нежелание ходить в детский сад – признаки верности и преданности ребенка заветам своей семьи, которая решительно протестует против его отдельного существования. Если дети – не те создания, с которыми так весело и интересно играть вместе, а носители микробов и бактерий, если воспитательницы детского сада кажутся маме невежественными злыми тетками, если ранние утренние подъемы воспринимается в семье как тяжкая жизненная несправедливость, – ребенок не приспособиться к детскому саду, будет болеть, бояться туда ходить, словом будет делать все, чтобы сидеть дома, как это было в его двухлетнем возрасте.

Страх сепарации лежит в основе детских социофобий, включая и страх посещения школы, разумеется.

К подростковому возрасту все становится очень запущенным. Вместо того, чтобы решать основной вопрос – «Кто я и куда иду» – подросток развивает любые формы нарушенного функционирования для того, чтобы не отделяться от семьи. Девиантное поведение, алкоголизм, наркомания, академическая неуспеваемость - хорошие способы доказать миру свою несостоятельность и обеспечить семью необходимостью заботиться о себе.

Люди, не прошедшие сепарацию, испытывают большие трудности в создании собственной семьи и в выращивании детей. В каком-то смысле их просто нет как таковых - людей с простроенными границами Я, они скорее части целого – кусочки нерасчлененной эго-массы многопоколенной семьи. Механизмы поддержания слитности были подробнейшим образом исследованы и описаны Мюрреем Боуэном – знаменитым Американским системным терапевтом в работах по теории дифференциации. Главное в этом механизме – передача тревоги от одного человека к другому, в нашем случае от матери к ребенку. Когда мать неконтролируемо сливает свою тревогу в ребенку, а он в силу возраста и универсальных способов приспособления ребенка к миру взрослых (стремления соответствовать ожиданиям взрослых, тонкости чувствования этих ожиданий, физической зависимости от взрослых), берет в себя эту тревогу, тогда и образуется общая эмоциональная система матери-ребенка. Общая эмоциональная система означает, что люди не имеют свободу выбора реакций тогда, когда они вместе, их поведение автоматично. Мама кричит - ребенок обижается. Мама обвиняет – ребенок сердится. Это происходит всегда, независимо от возраста членов этой пары. Не понятно, кто что чувствует, мама беспокоится и ребенок беспокоится, при этом им может казаться, что они беспокоятся по разным поводам, на самом же деле один беспокоится, просто потому, что беспокоится другой. На этой основе не может происходить полноценной сепарации.

Наиболее ярко нарушения сепарационных процессов видны тогда, когда возникает необходимость создать свою семью. Присоединенность к родительской семье не оставляет места для новых эмоционально насыщенных отношений. Если человек, во-первых, сын своих родителей, ему трудно быть мужем своей жены, особенно в тех случаях, когда жена не хочет быть «во-вторых». Отношения с родителями при этом могут быть плохими, конфликтными, важно лишь, что они интенсивные. Мужчина – К…. средних лет – известный ученый, живет вдвоем с мамой, хочет иметь свою семью, но это никак не удается. Был недолго женат, развелся, детей нет. Влюбляется очень редко и вяло. Гораздо интенсивнее переживания, связанные с отношениями с мамой- глубокой старухой и отцом, который лет десять как умер. Основное содержание этих отношений – соперничество и претензии. К. работает примерно в той же области, где работал его отец -–так же ученый, но более успешный, более статусный, более известный. Считается, что смерть помешала ему получить Нобелевскую премию. К хотел бы, чтобы коллеги отца поняли, что он нисколько не менее талантлив, чем его отец, что всего добился сам. Обида на отца, что тот не помогал К. делать карьеру, актуальна уже примерно 30 лет. К. считает, что родители его не любили, плохо о нем заботились. Он отвечает добром на зло, заботится о матери, а она по-прежнему его не ценит. Здесь – драма, здесь страсти, а женщины - так, дырки.

Сепарация влияет и на выбор брачного партнера. Молодая женщина, находящаяся под сильным влиянием своей матери и страдающая от этого, с большой вероятностью выберет молодого человека, который по ее мнению, сможет оторвать ее от матери и защитить от материнского влияния. Обычно это мужчина, который не находит с мамой общего языка, который не принят в семье девушки. Это же потом будет причиной развода. Часто в таких случаях молодая женщина возвращается в родительскую семью с ребенком. Это в каком-то смысле решает ее проблемы сепарации от матери. Она откупается от матери ребенком, и получает свободу. В системной семейной терапии такой ребенок называется замещающим. Он замещает свою мать в отношениях с бабушкой, выполняет ее функции, и в этом смысле живет не свою жизнь.

Понятно, что материнское поведение при таком развитии событий искажается, мама отдаляется от ребенка, процессы аттачмента нарушаются, так же как и процессы психического развития ребенка.

Полный текст статьи тут

Для справки: Анна Яковлевна Варга - психотерапевт, кандидат психологических наук, Член Международной ассоциации семейной терапии (International Family Therapy Association), Член Европейской ассоциации психотерапевтов (European Association of Psychotherapists), Председатель правления Общества семейных консультантов и пcихoтepaпeвтoв, Заведующая Кафедрой системной семейной психотерапии

[Леля]

Неразрывно с темой уязвимости, доверия и безусловной любви связана тема контроля. И она же проходит красной нитью через все отношения, но особенно становится очевидной при воспитании ребёнка. В следствии того, что малыш зависим от нас физически и эмоционально, родителям очень легко поверить в то, что контроль — это ответ на вопрос о том, как же сделать ребёнка счастливым, "хорошим", успешным, годным для проживания в нашем мире. Кажется, что достаточно знать маме или папе то, как нужно делать "правильно", а ребёнку — слушаться для того, чтобы исполнилась идиллическая мечта об изготовлении другого человека. Родители, порой, приходят в ярость тогда, когда ребёнок не выполняет их команды, потому что они искренне верят в то, что иначе он вырастет несчастным, всё пойдёт наперекосяк и, вообще, надо слушать старших. Даже любящие люди не готовы доверять. Я бы сказала, что особенно любящие люди не готовы доверять, потому что это чувство открывает новую и очень обширную уязвимость. И одна из составляющих этой уязвимости связана с тем, что теперь мы начинаем бояться не только за свою жизнь, но и за жизнь другого. Значит, появляется желание контролировать жизнь другого человека так, что оно становится очень реальной иллюзией, а вслед за ним приходит и ответственность за его жизнь.
Поэтому возникает сложный вопрос: когда мы действительно можем и должны нести ответственность за ребёнка, а когда мы можем уже начать доверять.
Мне кажется, что ответ в том, чтобы уметь видеть настоящую возможность контроля от иллюзорной. Так, например, мы можем убрать лекарства в аптечку, а на эту аптечку повесить замок, ключ от которого всегда с вами — это реальный контроль. Если аптечка находится в ящике, до которого ребёнок может дотянуться, то это уже иллюзорный контроль за доступом ребёнка к аптечке.
Проверить, реальный или нет контроль мы имеем над той или иной сферой деятельности ребёнка можно тогда, когда у нас остаётся возможность действовать: можем ли мы что-то сделать, чтобы в случае нарушения какого-то правила, сделать что-то, чтобы это правило больше не нарушалось?
Например, если ребёнок бросает любимую папину ручку в толчок, то мы можем действовать — папа сможет забрать ручку на работу, и дома она больше никогда не окажется. Если же ребёнок повисает на ручке входной двери, то мы не можем действовать, потому что физически не можем ограничить его доступ к этой ручке. Значит нам придётся или отпустить ситуацию, разрешая ребёнку кататься на этой ручке, или начать доверять ему, признавая, что нам придётся как-то работать с последствиями того, если всё-таки ребёнок будет нарушать договорённость.
Многие не хотят верить в то, что невозможно контролировать некоторые действия ребёнка, и с возрастом будет это делать всё труднее и труднее, поэтому они формируют иллюзорный контроль, связанный с жаждой контроля над умом и психикой, формирования недееспособности принять самостоятельное решение, иметь собственные желания и потребности. Родитель, который осознаёт, чем это может кончиться для ребёнка, отказывается от возможности контролировать его психику. Возникает потребность как-то иначе взаимодействовать с детьми, чтобы удовлетворить потребности обеих сторон. Вынужденные доверять в случае установления правил, приходишь к понимаю того, что лучше лишний раз не запрещать, дополнительных правил не создавать, а учиться понимать потребности и находить другие способы их удовлетворения, искать пути сотрудничества. Доверие тоже будет, но гораздо позже и гораздо осознаннее. При этом, ребёнок подойдёт к этому времени, наученный понимать свои потребности и уважать желания других людей, зная, что есть способ взаимодействовать без нарушения чьих-либо границ. А это совсем не то, что доверять кому-то, кто был всю жизнь под чьим-то контролем, и не видит способа взаимодействия кроме "Жертва—Спасатель—Преследователь".

Из ЖЖ govori-slushai

[Леля]

Была одна вещь, которая мне совершенно понравилась у Фабер и Мазлиш в "Свободные дети — свободные родители". В книге описывалась важность понимания того, что наступает момент, когда нужно действовать. И знание, что в этот момент вы продолжите контролировать ситуацию, помогут и вам, и детям достигать согласия, всё чаще обходясь без этих действий. О чём я, конкретно?
Ребёнок берёт ножницы, и, вместо того, чтобы повырезать, старается тыкнуть вас побольнее. Что бы вы ни делали дальше, вы всегда должны знать, что будете делать, если не помогут разговоры. А именно, вы отберёте их.
Конечно, это не обязательно произойдёт так сразу. Мы можем сначала попытаться понять потребности ребёнка и удовлетворить их как-то иначе. Если альтернатива не ищется, или ребёнок категорически настойчив в своём, то предпоследней вещью, что можно сделать — это дать выбор: "Выбирай: или ты режешь ножницами бумагу (или что ещё вы предлагали, ища вариант сотрудничества), или я забираю ножницы и отдам только завтра". С моим ребёнком в 9 случаев из 10 случается после таких слов волшебство: она или прекращает в меня тыкать ножницами, или (та-дам!) отдаёт мне их сама. Мне даже не нужно силой забирать их у неё!
Если этого не произошло, то, иногда, я даю Варе ещё один выбор: "Или ты мне их отдашь сама, или я у тебя заберу их силой". Моя дочь знает, что я её не пугаю. Я правда заберу ножницы. Поэтому в большинстве случаев она снова отдаёт их мне сама. Но бывает и так, что приходится действовать силой. Конечно, такие моменты часто приходятся на моменты наиболее сильной расторможенности: хочет есть или спать. Но в конечном итоге, я знаю, как я буду действовать. И это очень важно!
Я наблюдаю за родителями и вижу, что бывают такие ситуации, когда родители боятся детей. Это идёт из страха, что они не готовы или не знают, как действовать в самом крайнем случае. И это бессилие угнетает обе стороны, и подталкивает детей к тому, чтобы сорваться на истерику.
Часто, на предложение действовать, слышу ответы от мам детей 1,5 — 4 лет: "Да как же я запрещу, она же всё сама!". "Арррр!" — ругаюсь я про себя. Прежде всего, не "запрещу", а сделаю то, что выбрал в итоге сам ребёнок. Во-вторых, вы хозяйка в доме? Вы старше его и её минимум на 20 лет и, конечно, гораздо умнее и сильнее его или её? Включите голову, наконец!
Как-то я болтала с продавщицей в магазине игрушек. Она говорит: " А наша (имея ввиду племянница) наказана". "Что так?", — любопытствую я. "Прыгнула на подушку, а под ней был ноутбук. Она его сломала". "Так почему же родители сами себя не наказали?" — логично спрашиваю я. "Потому что именно она туда его и убрала". "А почему девочка вообще имеет доступ к родительскому ноутбуку?" — всё ещё удивляюсь я. "А от неё поди спрячь! Она на такие высоты залезает. Всё находит: и электронику, и печенья. От неё ничего не спрячешь!". Блин, ну если трехлетняя девочка умнее родителей, то, наверное, да, можно расписываться в собственном бессилии. Но я лично, предпочитаю найти способы оставаться альфой и хозяйкой в доме. Я сделаю так, чтобы действие не было совершено, если оно не желательно. Да, это может быть сложнее, чем просто наказать, сманипулировать или бессильно опустить руки, потакая. Но именно я отвечаю за безопасность ребёнка, дома и вещей в нём. И именно я не боюсь взять эту ответственность на себя.
Приняв однажды для себя эту истину, варианты решения проблемы стали находится с молниеносной быстротой. Стоило только перестать сбагривать ответственность на ребёнка, как всё стало гораздо проще.
При этом хочется определить пару моментов, которые нужно обязательно учитывать:
1. Никогда не лишать его доступа к себе. Говоря по умному: не практиковать разделительную дисциплину.
2. Если ребёнок чего-то лишается, чтобы соблюдались правила дома, то время лишения должно соответствовать возрасту и потребностям ребёнка.
Например, не поймёт двухлетка лишения пластелина на неделю. Достаточно убрать его до конца дня.
И, например, мы не можем лишить ребёнка возможности ходить на горшок, кушать или попрятать все-все игрушки. Всё должно проходить под эгидой здравого смысла и заботы о ребёнке. Наша задача не буллить (травить, доказывая свою власть), а отстоять безопасность ребёнка или свою, или сохранность вещей в доме.
Буллинг бывает очень сладок. Множество людей живёт в состоянии конкуренции (таков у нас мир). И использует любую возможность для того, чтобы втоптать своих конкурентов поглубже, чтобы забраться на ветку повыше. И то, что на месте конкурентов — дети или супруга/супруг, на самом деле мало кого останавливает.
Поэтому в голове постоянно должно быть важное слово "забота".

Из ЖЖ govori-slushai

[Леля]

Я как-то написала, что почти никогда не говорю "не разрешаю". На что мне задали мне вопрос: а как ты говоришь,когда не разрешаешь? или что делаешь?не разрешаешь же ты ей всего,так ведь?
Решала ответить отдельным постом, потому что считаю важной большой темой.

Начну с того, что мне кажется странным распространённое применение слов "не разрешаю" в воспитании детей. Для того, чтобы что-то разрешать, а что-то не разрешать, нужно, чтобы это что-то и вероятности этих выборов находились в наших границах. И именно тогда мы получаем право распоряжаться этими вещами. Так, например, мы можем разрешать, а можем не разрешать дотрагиваться до нас. Или, например, мы можем разрешать брать нашу вещь или говорим "я не разрешала тебе это трогать".
В воспитании детей же как раз происходит то, что я писала в посте про границы:

Нам кажется, что расширение возможностей другого человека затрагивает наши границы, и поэтому мы можем "не разрешить" это делать.
Так, мама кричит ребёнку: "Я не разрешаю тебе залезать на эту горку". Но какие обоснования есть у неё для этих слов? Горка — не её собственность, а жизнь ребёнка уж точно не принадлежит ей. И тут возникает вечная колкая тонка тема об ответственности. Мы можем нести ответственность за то, что контролируем. Как же мы можем нести ответственность за жизнь нашего ребёнка, если мы не можем его контролировать? Поэтому нужно, чтобы этот ребёнок принадлежал нам, был внутри наших границ. --- > Заметили как тут быстренько так возникла необходимость в слиянии (страх сепарации) и гиперопека? "Я не разрешаю тебе, потому что должна сделать всё возможное, чтобы ты не поранился и был жив. Я подавляю в себе уязвимость, которая говорит, что у меня никогда не будет в руках такого контроля, который позволит мне гарантировать твоё здоровье и твое счастье. Я мать, поэтому я имею право тобой командовать, пока ты не вырастишь. И для этого ты должен принадлежать мне, должен отказаться от своих желаний и потребностей. Теперь я буду говорить тебе, что такое "хорошо" и что такое "плохо" для тебя, именно потому что я отвечаю за тебя, именно потому что я люблю тебя".
Тут как раз мне помогает размышлятьвчерашняя темапро иллюзорность контроля. Нет у нас способа играть в Бога и уберечь ребёнка от всего. Нет у нас способа полностью контролировать его жизнь. А что ещё страшнее, нет у нас возможности научить его "правильно" распоряжаться своей жизнью, если мы будем держать в своём пузе неродившимися, несепарировавшимися.
"Я не разрешаю тебе" в случае с горкой — это враньё, ложь самой себе, попытка контролировать неконтролируемое и запрятать ребёнка обратно в себя, чтобы уберечь от этого полного опасностей мира.
При этом я не готова доверить ребёнку его жизнь полностью, т.е. "разрешать всё". Это как раз другая крайность. С одной стороны — авторитарное воспитание, а с другой — слишком либеральное, которое называют попустительским. Тут как раз, как мне кажется, включается то, что я описала вот в этом посте: если я сделаю "правильно", то не испытаю последствий своего выбора. Уязвимость никуда не денется, если начать ребёнку всё разрешать. И он также может залезть на горку и упасть оттуда, с разными последствиями. Не замечать опасность — это попытка игнорировать страх, попытка бегства от своей уязвимости. Если при авторитарном родительстве взрослые смотрят во все глаза на ребенка, боясь моргнуть, чтобы он не поранился, не стал "несчастным", то в попустительстве взрослые загораживают глаза рукой, а то и вовсе отворачиваются или уходят в другую комнату — "если я этого не вижу, значит этого и нет", "если меня при этом не было, значит я не виновата в том, что случилось". Только вот вина никак не уберёт тех последствий, которые будут, если ребёнок упадёт.
Возвращаемся к вопросу. Что я говорю?
1. Ну, прежде всего, я стараюсь не допускать ситуаций, когда мне нужно запрещать ребёнку что-то. Сейчас этого меньше, а в год-полтора как раз самое действенное правило, которое знают большинство родителей: не хочешь, чтобы с этим играли — убери подальше.
2. Если вдруг ребёнок добрался до вещи или процесса, который ему не безопасен, то я могу признать, что этой мой косяк, и со словами "нет" или "это опасно" убрать предмет или прекратить действие.
3. Если есть такая возможность, то я стараюсь не прятать или прекращать действие, а показать "как надо", т.е. корректному и правильному обращению с предметом или более безопасному действию.
"Так играть ножницами опасно, можно пораниться, давай мы повырезаем с помощью них кошечку?".
4. Если я готова к последствиям, которые могут случится из-за какого-то действия ребёнка, то я сообщаю ей: "если ты сейчас используешь для этого весь белый пластилин, то его больше не останется, и ты не сможешь больше лепить снеговиков". Важно, чтобы это не была манипуляция. Я действительно готова, что она согласится с этим естественным последствием.
5. Я понимаю потребность ребёнка и могу предложить альтернативу. (Обращаю внимание, что это не способ отвлечения или переключения внимания. Я слышу и вижу, что у ребёнка есть потребность, и я пытаюсь её удовлетворить, только другим способом).
"Если ты хочешь рассыпать песок, чтобы удобно было туда заковыривать зёрна, то я тебе сейчас дам противень, на котором ты можешь это сделать".
6. Если ребёнок упорно гнёт свою линию, которую я не могу допустить, то я ставлю её перед выбором: "Или ты перестаёшь выковыривать таблетки из блистера, или я их у тебя забираю и убираю подальше". Это как раз похоже на "не разрешаю", но имеет важные отличия:
— ребёнку предоставляется альтернатива;
— он имеет право выбрать один из предложенных вариантов;
— мы готовы действовать, чтобы прекратить опасное поведение, и знаем, как это сделать.
Всё это целиком выглядит так, что именно взрослый держит ситуацию под контролем (в отличии от того, где под контролем находится ребёнок), и не создаёт ощущение беспомощности, которая выпячивается во фразе "Я не разрешаю".
Как вывод: вариантов много, важно знать свои потребности, потребности ребёнка и видеть реальность, а не застревать в иллюзиях, в том числе и для того, чтобы иметь возможность действовать, а не расписываться в своей беспомощности.

Из ЖЖ говори-слушай

[Леля]

Есть две категории сильно отличающихся друг от друга родителей и мое взаимодействие с такими родителями тоже разное. Интересно, как у вас, дорогие друзья, есть ли такая разница?
Первые: родители, которые считают наказание детей способом воспитания. Что шлепок – это не насилие, что лишение радости – это не подрыв безопасности ребенка, что обзывания и крики – это не обрушение детской картины мира.
Вторые: родители, которые понимают неправильность и неэффективность наказания, но не могут воплотить это понимание в жизнь – срываются в свою агрессию.
Есть конечно еще и третьи, которым удается воплощать систему воспитания детей из позиции заботливой альфы, и это здорово, что таких родителей становится все больше и больше. Сегодня речь больше пойдет о вторых родителях. По отношению к первым мне кажется важно говорить о том, что наказание неправильно, а насилие недопустимо. Что-то вроде я пыталась сказать вот тут . А еще мне напомнили отличный пост модераторов сообщества psy-baby, напоминаю про него и вам. Говорить и надеяться на то, что они начнут сомневаться в своей позиции, сомневаться и искать информацию дальше.
А вот по отношению к тем родителям, которые пытаются перестать шлепать своих детей и кричать на них, у меня готова целая концепция помощи, ведь именно эти родители становятся клиентами психотерапевтов.

1. Первым делом, таким родителям важно принять, что помощь им действительно нужна. Если вашему ребенку два года и больше, и вы не можете перестать на него кричать и шлепать, то справиться в одиночку с этой проблемой будет почти невозможно. Лучше не тянуть и обратиться за помощью, иногда бывает достаточно нескольких встреч, чтобы переориентировать свое поведение.
2. Людмила Петрановская отлично написала о том, почему не стоит обвинять таких родителей – если вдруг кто не помнит вот [ur=http://ludmilapsyholog.livejournal.com/116283.htmll]ссылка[/url] . Я хочу добавить свои пять копеек. Те родители, которые обращаются за помощью к психотерапевтам, лучше всего умеют сами себя винить и стыдить за то, что они делают со своими детьми. Они винят себя регулярно и это не помогает им справиться со своими срывами. Обвинять таких родителей – это в общем-то заниматься наказанием, о котором мы с вами говорим, что оно неправильное.
3. Знания о теории таким родителям тоже не всегда помогают. Иногда ко мне приходят родители, которые прочитали весь Интернет на эту тему и точно больше книг, чем успела прочитать я, и однако не могут преодолеть свои реакции.
Извечный вопрос – что же делать? Мне кажется, основной акцент в изменении понимания агрессии заключается в том, что агрессия – это крик о боли. Чем больше боли, тем больше крика и агрессии. Это понимание гениально сформулировано у Гордона Ньюфелда вот в таком выражении

Я в своей работе сталкиваюсь с тремя уровнями поражения такой болью.
Первый: это отсутствие навыка наблюдения за собой, за своими реакциями и навыка смешивания чувств. Агрессия уходит, если родитель способен почувствовать свою тщетность и оплакать ее. Тщетность может звучать, например, вот так - нет у меня достаточной помощи ни от мамы, ни от мужа и со многими вещами мне приходится справляться в одиночку. Но для многих из нас к тщетности нет доступа, потому что в нашей родительской семье была заблокирована возможность чувствовать уязвимость, это было слишком опасно для ребенка и тогда я говорю о
Втором уровне: жесткие установки, растущие из родительской семьи. Тут и «нужно быть сильным и справляться самому», и «проявить свою слабость – это подставиться и получить в ответ боль» и т.д. Как ни странно, но установки на запрет агрессии тоже не помогают ее остановить. Потому что, запрещая себе чувствовать свое раздражение, мы накапливаем его до такой степени, с которой справиться уже не в состоянии и происходит взрыв – то, что принято называть аффективным состоянием. Справиться с аффектом, находясь в нем, практически невозможно – нужно медленно и планомерно учиться ловить себя в точке до, а для этого сначала необходимо позволить себе ощущать свое раздражение и свою тщетность.
Если первый и второй уровни можно проработать достаточно быстро (до полугода в личной терапии) или на годовой терапевтической группе, то работа на третьем уровне – это как минимум пару лет регулярной личной терапии.
Третий уровень: травматическое событие или травма развития. О том, что это такое, как формируется ядро травматической реакции можно почитать в книге Питера Левина «Пробуждение тигра – исцеление от травмы». То, что интересует нас в теме работы со срывающимися родителями – это то, что их реакция накапливать раздражение до срыва, может быть жестко закреплена травматическими событиями детства. И тогда невозможно перестать это делать, пока травма не будет исцелена. И такими закрепленными реакциями может быть не только запрет на агрессию, может быть заблокирована способность к уязвимости (и тогда недоступно смешивание чувств), может быть заблокирована способность к сочувствию и сопереживанию (что тоже мешает уравновешивать агрессию) и т.д. Что значит закрепленная реакция поясню на примере – если меня жестоко били в детстве мои родители и я спасалась тем, что ничего не чувствовала (ведь от моих злости, обиды, боли можно было просто сойти с ума), то теперь – когда я выросла – и меня начинают раздражать мои дети, я автоматически выключаю все свои чувства и тогда я просто не могу увидеть, что мои дети маленькие и все, что они делают, они просто пока еще не могут по-другому. Вырубив свои чувства я могу только мочить всех вокруг, потому что другого способа справиться со своим раздражением, кроме как выплеснуть его, у меня нет.
Здорово, что современная психотерапия вышла на тот уровень, когда разобраться со своими закрепленными реакциями становится «никогда не поздно» - девиз бодинамики, направления в телесной психотерапии. Это хороший способ остановить передачу травмы от поколения к поколению и наладить комфортную обстановку в своей семье. Чего желаю всем моим читателям!

Из ЖЖ Анны Корниенко

[Леля]

Резюмируя ответы в комментариях к вопросу о том, какие проекции видели в нас родители и как это повлияло на уже взрослых детей, видится некая общая линия.
Многие идеи, видимо, являются национальной особенностью, например расщепляющее требование тишины и подконтрольности, но при этом быть успешным и активным в жизни.
Вообще это очень часто встречающаяся "забава" на постсоветском пространстве: испытывая огромный страх перед отдельностью, активностью и экспансией, сильно подавлять ее в детях, воспитывая беспомощность, а потом требовать от них быть успешными и ругать за несамостоятельность.
Второе часто встречающееся - это непринятие сексуальности и попытка уничтожить это в ребенке, превращение невинных и естественных качеств в отвратительные и непотребные (в голове родителя изначально, конечно).
Третий, часто встречающийся паттерн, с одной стороны перекликающийся с первым, критика лени и безответственности. Понятно, что это продолжение той самой вынужденной беспомощности, а с другой стороны может быть также родительской завистью к ребенку, у которого есть пространство для ничегонеделания и беззаботности, а в их детстве, полном лишений, расслабиться было невозможно. Вот и происходит та самая передача травмы, когда время уже мирное, а в головах все еще война.
В общем, можно сказать, что больше "повезло" (пишу в кавычках, потому что везение относительное, но есть с чем сравнивать) тем, кто был больше похож на родителей, тогда проекции были сносными. Меньше повезло тем детям, чьи родители сильно отличались по темпераменту и характеру, ну и совсем плохо было тем, чьи родители были так глубоко расщеплены своими травмами и у них не было ни малейшего ресурса познакомиться ни со своими настоящими личностями ни уж, тем более, с настоящими личностями своих детей.
Я встречалась с такими страшными проекциями, как ощущение себя приносящим вред и разрушение (кто там был безответственным? Явно не "разрушительный"ребенок). Когда родители прямо говорили: вот ты родился и все испортил, так хорошо было без тебя. И ребенок верит и живет с таким ощущением и громадным комплексом вины, тут уж не до счастья, когда "порушил" столько жизней.
Требование от ребенка быть родителем и взрослым в детстве при отсутствии на это реальной возможности также чрезвычайно разрушительно и порождает огромный ужас перед жизнью.
Встречались и совсем страшные: мертвых или умирающих детей, на детей абсолютно нормальных и умирать не собиравшихся.
А также детей противоположность пола, когда проявления своего пола отвергались и даже наказывались.
Но все же самое частое - это проективная идентификация того, что родители не принимают и не понимают в себе, а это могло быть все, что угодно, от прекрасного до ужасного, где все определялось как негодное и плохое.

Из ЖЖ Анастасии Фокиной

[Леля]

Нередко, когда родители приходят к психологу или психиатру со своим ребенком, они оглашают список проблем своего чада и в заключении добавляют: «А еще он не хочет учиться». Действительно, дело серьезное. Получать образование необходимо, ведь именно от него зависит будущее ребенка.

Более того, дети от природы стремятся к познанию нового в окружающем мире, изучению предметов, явлений и социальной жизни. Скажу больше, природа дала человеку специальную систему вознаграждения, находящуюся в головном мозге. Когда мы получаем какой-то новый опыт, мы испытываем удовольствие и хотим еще. У детей эта система особенно активна. И не удивительно, что это так. Ребенку важно приобрести новый опыт и приобщиться к жизни взрослого в сложном современном мире. И если ребенок по своей природе стремится к новому, по какой причине вдруг он перестает хотеть этого нового? Почему же вдруг происходит сбой?

На самом деле очень небольшое количество детей отказываются учиться, потому что не хотят нового в своей жизни. Основная масса «отказников» учиться хотят, но не хотят это делать в рамках школы или в виде определенной формы обучения.



Нежелание ходить в школу: окружающая среда
Отказ от учебы совсем не обязательно симптом заболевания. Существует громадное количество случаев, когда с ребенком все нормально, но внешние условия влияют на его решения пойти в школу.

1. Высокоэмоциональные и инвертированные дети часто чувствуют себя не совсем комфортно в ситуациях, когда вокруг много других сверстников. А тем более, если есть еще поблизости дети постарше. Вся кутерьма и шум вокруг мешает им чувствовать себя в безопасности, быстро их утомляет и истощает. Им легче оставаться дома в более привычной обстановке. Нередко они весьма комфортно чувствуют себя в небольших коллективах или в тех местах, где они хорошо знакомы с окружающими детьми.

2. Дерзкий ребенок имеет особенность вообще ни с чем не соглашаться и идти наперекор любому желанию взрослых. Но это не значит, что ему в принципе не интересна учеба.

3. Нередко сами родители являются причиной нежелания ребенка идти в школу или осваивать программу. Рядом с ребенком семья обсуждает и осуждает школу или класс. Близкие говорят, что другие дети могут их чадо обидеть, ударить, огорчить, говорят, что программа школьная тупая или слишком сложная. Ребенок воспринимает их мнение и потом у него формируется соответствующая установка к школе и учебе. Они не хотят идти в школу-«обитель зла» и учить то, что слишком для них сложно или недостойно глупо и бесполезно.

4. Ребенок получил негативный опыт от школы. Возможно, он старался, делал уроки или поделку, а вот учитель и ребята не оценили. Совсем не обязательно, что учитель сделал это со зла и одноклассники плохие. Бывает так, что ребенка заносит в творчестве довольно далеко от задания, а возможно, ребенок просто ожидал яркого восхищения своим трудом, а вот восторги окружающих были недостаточного градуса. Но это, как правило, временное состояние, которое потом проходит. Ребенок в норме делает вывод из того, что произошло и корректирует свое будущее поведение.

Кроме того встречаются нередко ситуации, когда ребенок поссорился с другом, проиграл спортивное состязание, ему не дали роль в школьной пьесе или он не стал солистом в хоре. В мире масса маленьких и больших расстройств для детей, и бывает, что они не сразу готовы их принять.

Но все-таки отказ от посещения школы может быть связан и психическими и психологическими расстройствами.

Отказ от школы: психические и психологические расстройства

1. Нередко в наше время дети с раннего возраста имеют тревожное расстройство. Оно характеризуется постоянным фоном тревоги без особой причины. Вроде бы у ребенка все хорошо и проблем никаких, а он все равно беспокоится. И малейшее изменение в окружении или же просто новое событие может резко увеличить уровень тревоги. Будь то самостоятельная работа, задание рассказать стишок у доски и даже новый ученик в классе может изменить настроение. А что уж говорить о том, что среди детей бывают размолвки и конфликты. Попытки отправить утром ребенка в школу могут вызывать у него панические атаки, истерики с психосоматическими проявлениями в виде рвоты и подъема температуры.

2. Еще одна довольно распространенная проблема нашего времени – большое количество детей с нарушением формирования школьных навыков. Это означает, что ребенок в силу особенностей мозга значительно позже осваивает такие умения как письмо, чтение, счет и т.п. По сути своей эти состояния являются вариантами развития и в категорию «расстройств» попадают в силу культуральных особенностей современного общества. Есть средние установленные нормы, когда ребенок должен начать читать, писать и считать. Но не все дети одинаковы. Бывает, что кто-то опаздывает к назначенному времени. В целом такой ученик равен интеллектуально сверстникам, но вот отдельные моменты никак у него не идут. К сожалению информированности и родителей и учителей об этой группе расстройств низкая. Люди по старинке определяют ребенка как умственно отсталого или же просто ленивого и нестарательного. В результате ребенок в школе получает слишком много отрицательных эмоций. Он видит, что даже усиленная работа над своими недостатками не приносит значительных результатов, он оказывается последним учеником. Это положение не стимулирует его желание учиться.

3. Хоть перфекционизм и не является сам по себе самостоятельным расстройством, но эта черта в характере ребенка может довольно сильно осложнить его жизнь. Перфекционизм часто является пусковым механизмом для развития и тревожного расстройства, фобий связанных с учебой, и навязчивостей. Ребенок, желающий быть лучше всех и никогда не делать ошибок, очень часто начинает тревожиться, что ошибка может быть. Что он может вдруг получить не пять, а четыре, написать цифры некрасиво, запнуться , рассказывая стихотворение. Перфекционизм может его, фигурально выражаясь, загнать в угол и ребенок просто будет отказываться делать хоть что-то, чтобы не потерпеть поражения.

4. Отказ от посещения школы может быть вызван плохими социальными навыками. Они могут быть связаны как с особенностями воспитания ребенка, так и с различными состояниями нервной системы и психики. Например, дети с синдромом Аспергера, несмотря на свою тягу к сверстникам, очень часто не вписываются в коллектив. Одноклассники частенько над ними смеются и зло подтрунивают. По этой причине такие дети со временем начинают избегать посещение школы.

5. Дети с СДВГ нередко обладают хорошим интеллектом и желанием быть лидерами. Но в силу особенностей работы своей нервной системы часто отталкивают сверстников из-за своего невнимания к их потребностям и низкой эмпатии. Кроме того, такие дети так же стремятся быть успешными в учебе, но низкая способность удерживать внимание и неусидчивость значительно портят все усилия. Ребенок с СДВГ часто испытывает большой напор негативных эмоций. Дети его сторонятся, учителя считают его хулиганом и двоечником. Это нередко приводит к тому, что ребенок отказывается идти в школу, делать уроки, а нередко с младших классов начинает школу прогуливать.

6. Так же существуют дети с нарушением поведения. Они могут быть импульсивны, что приводит к частому нарушению школьной дисциплины. Они вообще очень плохо переносят школу, потому что там нужно соблюдать определенные правила, а это им частенько не под силу.

Кроме всего прочего, есть и «промежуточные» варианты. В основном они касаются неблагоприятной для ребенка атмосферы в школе. Это могут быть агрессивные дети, отсутствие контроля учительского состава за проявлением агрессии и дисциплиной среди учеников, непосредственно агрессивные учителя с нарушением поведения и расстройствами личности (да, увы, в настоящее время это не редкость). Кроме того, для ребенка может быть непосильна школьная нагрузка. Это тоже, увы, не исключение, а печальное правило. Дети имеют очень высокую нагрузку в школе. Они много времени проводят за приготовлением уроков. В школе ждут от них немыслимых для их возраста результатов. Более того, нередко учителя довольно агрессивно ведут себя с выпадающими из их представлений об идеальном ученике детьми. И даже не только детьми, но и их родителями. Родители в свою очередь нажимают на своего ученика. В результате ребенок оказывается в безвыходном положении, зажатый между родителями и учительском составом. Это не усиливает желание учиться.


Что делать родителям?
Конечно, в условиях российской школьной действительности довольно сложно лавировать и искать оптимальные условия для учебы ребенка. Очень важно, чтоб он не потерял желание к познанию окружающего мира. Если он не хочет идти в школу или брать в руки книгу, то родителям надо серьезно задуматься над тем, что происходит и постараться по мере возможности улучшить положение ребенка, создать ему условия.

Да, я полагаю, что многие могут сейчас сказать, что нечего ребенка слушать, ибо дети вообще не знают, что они хотят. А вот родители жизнь прожили, и поэтому могут точно знать, кем быть их сыну или дочери. И наверняка у сторонников этого подхода есть много примеров, когда «родители не послушали, настояли» и теперь ребёнок счастлив и в ноги им кланяется. Но должна сказать, что в мире очень много несчастных взрослых, которые так и не смогли в период своего детства понять, что хотят они. Эти люди не испытывают интереса к окружающему, им не нравится их работа и они вообще не могут представить , что им может нравиться. Школу они вспоминают как «отбывание срока» несмотря на то, что среди них немало отличников. Если бы кто-то заинтересовался в свое время, почему школа для них ненавистное ярмо, все могло бы сложиться иначе.

Статья Натальи Стилсон

[Леля]

Дети моего поколения родились в семьях тех, кто появился на свет после Великой Отечественной войны. Мы уже не голодали, но пищевого изобилия не знали, и до сих пор иногда ностальгически вспоминаем об очередях за сахаром и маслом, распределении продуктов по талонам и продуктовых "заказах" с икрой и балыком по праздникам.

Нас учили всё есть с хлебом - "иначе не наешься", а наесться сладким вдоволь случалось разве что на день рождения. В каждой семье умели печь как минимум яблочный пирог "Шарлотка", а то что-нибудь и позаковыристей, готовить заливное и горячее. Еда была праздником, особенно вкусная и изобильная, да и праздник автоматически означал еду - тоже изобильную и вкусную. Любое событие отмечалось застольем, после которого в холодильнике оставались судочки с недоеденными яствами, любой обед состоял обязательно из трех блюд - без супа ты не получал второго, а без второго - десерта. Это мы, опираясь на собственный опыт, придумали анекдот про маму-моль, которая говорит ребёнку: "Не доешь носки - не получишь шубу!".

Воспитание упитанных и внезапное изобилие

Во времена нашего детства худые дети считались едва ли не кандидатами на тот свет. Бабушки, охая и стеная, готовили особенные каши и пекли специальные пирожки, "лишь бы ребёнок ел". Хороший аппетит считался большим достоинством ребёнка, куда большим, чем, например, математические способности. Нам в детстве рассказывали байку о хозяине, нанимавшем на работу батраков - мудрый хозяин угощал их обедом и выбирал того, кто лучше всех ел. Разумно, ведь нас тоже готовили к батраческой работе - женщинам нужно было уметь комбинировать работу по специальности и ведение домашнего хозяйства в отсутствии понимающей владельца с полуслова бытовой техники, мужчинам - уметь делать мелкие ремонтные работы по дому и в машине, окучивать огород на даче.

Пришло время, и у нас родились собственные дети. Так получилось, что оно оказалось временем изобилия. Сегодня во всех крупных городах мира можно попробовать любую национальную кухню, купить самые изысканные и редкие продукты. Количество ресторанов и кафе давным-давно превысило количество музеев и школ, ибо едят люди нынче, похоже, значительно чаще и больше, чем учатся или приобщаются к прекрасному. Наверное, это неплохо - ведь мы так к этому стремились. Только когда эти времена наступили, мы как родители оказались совершенно к ним не готовы.

Секретный механизм

Сегодня ни для диетологов, ни для психологов, занимающихся вопросами питания и переедания, не секрет, что детский организм обладает врожденным, превосходно работающим механизмом, вовремя сигнализирующим и о том, что ребёнок голоден, и о том, когда он насытился. Рождаясь на свет, человек имеет совершенно отчётливые бессознательные представления о том, что ему нужно для здорового и полноценного питания. В том случае, если в процесс его питания не вмешиваться.

Но чем более развитым именует себя мир, тем более взрослые склонны вмешиваться в процесс питания детей, подчинять его своему удобству, мнению популярных педиатров, нормам развития, таблицам и рейтингам.

Результаты эксперимента, о котором я сейчас расскажу, в свое время оказали крайне благотворное влияние на мою ослабевшую материнскую психику (однажды мне случилось стать мамой мальчика, который в годовалом, полуторагодовалом и двухлетнем возрасте практически ничего не ел). Бабушки и педиатры навлекали на меня всяческую хулу, соратницы по песочнице хвастались щекастыми младенцами и объёмами съеденного, а я искала ответ на вопрос - почему у нас по-другому, почему мой ребёнок не съедает в обед миску гречневой каши с мясом, как соседский, а довольствуется двумя кусочками банана или сушкой?

Ответ был найден в описании самого знаменитого, масштабного и длительного диетического эксперимента столетия, проведенного в 1928 году Кларой Девис.

Девис в течение 6 лет наблюдала маленьких (в возрасте от 6 до 11 месяцев) постояльцев специального диетологического детского сада, организованного для целей этого эксперимента. Участниками эксперимента стали дети одиноких матерей, которые были не в состоянии содержать и обеспечивать своих детей, и дети матерей-подростков от нежелательных беременностей. Большинство детей страдали выраженной анемией и значительной недостаточностью веса, рахитом и другими расстройствами, обычно сопровождающими плохое питание. Каждый приём пищи и каждый кусочек съеденного ребёнком записывался на протяжении шести лет, что в итоге составило около 38 тысяч записей "пищевого дневника".

Пища предлагалась детям, но никогда не навязывалась. Еда выкладывалась в определенных местах, на виду у детей. Нянечки, ухаживавшие за младенцами, ещё не умеющими ходить, никогда не предлагали детям пищу активно. Только, если ребёнок совершенно однозначно тянулся к определенному виду пищи, он получал его в ложке. Если ребёнок отказывался есть, ложка тут же убиралась.

Дети, умеющие ходить самостоятельно, могли беспрепятственно подходить и выбирать любые виды и сочетания пищи, которые им были по вкусу. Предложенная еда была абсолютно натуральной, каждый вид пищи представлял собой монопродукт - сочетания и смешивания продуктов не допускались. Почему? Чтобы убедиться, что ребёнок выбрал конкретный, определенный продукт ради его пищевой ценности. Поэтому в диете эксперимента присутствовали цельные зёрна, но отсутствовал хлеб. Все виды пищи были несолёными, соль подавалась в отдельной мисочке, как и любой другой продукт, и дети могли выбирать её, если хотели. Среди предложенных продуктов были овощи и фрукты, несколько видов мяса и субпродукты (почки, печень), цельнозерновые хлопья и крупы, молоко и кисломолочные продукты.

Неиспорченные "нормой"

Первым открытием эксперимента, ныне - научным фактом о питании детей, стало то, что дети потребляют неравномерное количество калорий в течение суток, недели или месяца. В один из дней они могут съесть двойную дневную норму калорий, в другой едва наберут и половину. В один из дней калорийность съеденного могла достигнуть нормы за счёт потребления небольшого количества продуктов с высокой калорийной ценностью, например, мяса или круп, в другой - за счёт овощей и фруктов, съеденных в большом объёме.

Ни один из стилей питания маленьких испытуемых никак не соответствовал нормам питания, разработанным Институтом Педиатрии для их возраста, и ни одна диета не была похожа на другую. Каждый ребёнок ел по-разному. Плевать эти маленькие негодяи хотели на нормы питания. Они ели тушёную печень, запивая её молоком и заедая парой крутых яиц. На ночь. Они с удовольствием помещали кружок банана на картофель и с аппетитом поглощали этот кошмар диетолога.

Было обнаружено, что, по сравнению со статистикой других детских учреждений, участвовавшие в эксперименте дети, мало и редко болеют и переживают типичные для этого возраста мелкие неприятности со здоровьем. Запоры были неизвестны в этом детском саду. Не было обнаружено случаев рвоты или поноса. За время эксперимента вирусные инфекции типа гриппа, которыми заболевали дети, проходили с невысокой температурой и длились не более 3 дней. Было отмечено, что, в период восстановления после инфекций дети поедали необычно много свежего мяса, молока и фруктов.

Разумеется, участники эксперимента проходили регулярные и подробные медицинские обследования, которые выявляли повышение гемоглобина в крови до уровня нормы, нормализацию уровней кальция и фосфора, прекрасную кальцификацию детских костей у тех, кто до начала эксперимента страдал от рахита, в некоторых случаях - в запущенной форме. Самое поразительное, что дети набирали вес до необходимой по возрасту нормы, но не более того. Разумеется, в группе были более худые и более основательно сложенные участники, но ни истощения, ни ожирения замечено не было. Один из врачей, участвовавших в медицинской оценке участников, написал впоследствии статью в авторитетный педиатрический журнал (Brennemann, "Psychologic aspects of nutrition in childhood", J. Pediatr., Aug. 1932, 1 (2): p. 152), назвав экспериментальную группу "группой наиболее здоровых физически и поведенчески представителей человеческого вида", которых он когда-либо видел.

Позже был проведен целый ряд диетологических экспериментов с детьми, показавших исключительную способность "неиспорченного" нормами питания человеческого организма самостоятельно регулировать уровень и вид потребления пищи.

Тем не менее, наблюдая за группой детей, играющих во дворе, трудно не задаться вопросом, что от этого чудесного механизма остаётся к школьному возрасту.


Откуда берутся толстые дети?

Почему в России 25% мальчиков и 20% девочек весят значительно больше нормы, и как с этим бороться? Количество детей, страдающих ожирением, в России постоянно и угрожающе увеличивается. В этом смысле мы мало отличаемся от наших европейских и американских собратьев - такая тенденция наблюдается почти во всем мире. В настоящее время Россия занимает промежуточное положение между безусловными лидерами этой печальной статистики - Греции, США, Мексики, Италии и Великобритании, и абсолютными аутсайдерами - всеми азиатскими странами (Японией, Кореей, Китаем), Швейцарией, Норвегий, Польшей и Чехией.

Вместе с тем, дети всё раньше начинают взвешиваться и пропускать завтраки, чтобы "не поправиться". Сегодня уже неудивительно обнаружить 9-10-летних девочек и даже мальчиков, обсуждающих диеты и способы не набрать вес. Диетические эксперименты родителей тоже не остаются без внимания.

Психологи выделяют три типа пищевого поведения, неминуемо приводящих к перееданию, и, в конечном итоге, к лишнему весу и ожирению, это:

1. Экстернальное пищевое поведение. То есть, внешнее пищевое поведение, когда процесс питания запускается любыми внешними факторами (присутствие еды, ее внешний вид, запах, поведение находящихся рядом людей, еда "за компанию"), а не внутренними, т.е. ощущением голода и желанием его удовлетворить.

2. Ограничивающее (диетическое) пищевое поведение. Попросту говоря, это постоянные попытки находиться на диете и потребление недостаточного для имеющегося уровня метаболизма количества пищи, что в итоге в 90% случаев приводит к увеличению изначального веса - сброшенные в первые недели килограммы возвращаются не в одиночестве, они приводят с собой друзей.

3. Эмоциональное пищевое поведение. В этом случае процесс питания является компенсаторным: человек ест, чтобы справиться с фрустрациями или сильными негативными эмоциями.

Для современных детей характерно поведение первых двух типов и не слишком характерно третье. Естественный механизм реагирования на стресс - временное исчезновение или значительное снижение аппетита у детей чаще всего сохраняется. "Заедать" негативные эмоции привыкают, как правило, дети, для которых забота, любовь и еда стали синонимами. Так случается чаще всего у детей, переживших травмирующие события или понёсшие серьёзные утраты, в результате которых они оказались лишены внимания и любви взрослых. В таких случаях, в первую очередь, следует обеспечить ребёнку профессиональную помощь специалистов, работающих с травмой или утратой - детских психологов и психотерапевтов.

Экстернализация пищевого поведения
Как стало ясно из описанного эксперимента Дэвис, регуляция пищевого поведения - что именно есть, сколько и когда - в идеале должна быть полностью отдана ребёнку, то есть, осуществляться внутренне им самим. На деле мы постоянно экстернализируем пишевое поведение детей, иными словами - выводим его управление во внешнюю сферу, чтобы нам, взрослым, было удобнее или потому, что мы считаем это правильным. Начинается это ещё в младенчестве: до сих пор педиатры часто рекомендуют "приучать" младенцев есть не тогда, когда они голодны, а когда это удобно матери - например, "в целях отучения от ночных кормлений". Дальше - больше. Ребёнок растёт, и его поведение пытаются регулировать едой: "Будешь вести себя хорошо - получишь мороженое". Любопытно, что несколькими десятилетиями раньше, когда пищевое изобилие не было так велико, детей вознаграждали объятиями, поцелуями, поглаживаниями. Сегодня конфета всё чаще заменяет поцелуй.

Ситуация усугубляется, когда под "вести себя хорошо" подразумевается "доесть суп". За еду ребёнка вознаграждают едой. В итоге дети отвыкают прислушиваться к сигналам тела, к ощущению голода и к потребностям в том или ином виде пище, и приучаются реагировать на внешние раздражители как на пусковые механизмы для того, чтобы начать есть.

Начатое родителями завершается с началом просмотра ТВ. В Нидерландах - стране чрезвычайно маленькой - ежегодно тратится около 40 миллионов евро на рекламу, целевой аудиторией которой являются дети.

Согласно отчету Совета здравоохранения, 70% рекламного времени в детских передачах занимает реклама конфет, сладостей, шоколадных батончиков и сладких напитков. Согласно исследованию, проведенному в США, дети в результате просмотра рекламы формируют отчётливое предпочтение калорийных продуктов.

В школьных кафе, поликлиниках, центрах досуга появляются автоматы с газировкой и сладостями: в США около 80% бюджета многих школ формируют доходы, полученные от работы этих автоматов. Ребёнок с уже сформированным экстернальным пищевым поведением не сможет устоять перед соблазном, особенно под давлением группы сверстников, дружно отправляющихся в перемену за батончиками и колой.

Как поступать в таких случаях? Полагаю, многие родители скажут: "Разумеется, запрещать!". Не тут-то было.

Сладость запретного

Из эксперимента,проведенного телекомпанией BBC-2 для передачи "Вся правда о еде", стало очевидным, что дети склонны формировать стойкое предпочтение запрещенной еды - она начинает казаться им невообразимо вкусной.

В ходе эксперимента дети от 4 до 5 лет, которые изначально считали изюм и сушёное манго одинаково вкусными, через неделю отдавали явное предпочтение изюму, если на протяжении этой недели их доступ к изюму был искусственно ограничен. Сам эксперимент заключался в том, что во время школьной перемены (в Англии дети начинают ходить в школу значительно раньше российских сверстников) в холле ставились миски с сушёными манго и изюмом.

После первого сигнала свистка детям разрешалось есть манго в течение 15 минут, а после того, как раздавался второй свисток, у них было ещё 5 минут на то, чтобы съесть изюм. Как бы маленькие участники эксперимента ни любили манго, спустя всего неделю, они переставали даже прикасаться к нему и вовсю бежали к мискам с изюмом, поедая его в больших количествах даже тогда, когда выставлялось особенно много мисок с вожделённым сухофруктом.

Свет мой зеркальце, скажи!

Помимо экстернализации пищевых привычек, нельзя сбрасывать со счетов ещё один, непрямой фактор, оказывающий огромное влияние на пищевое поведение, особенно детское. Это современный культурный стандарт красоты, ориентированный, разумеется, на взрослых людей, однако в полной мере воспринимаемый и усваиваемый детьми.

Нидерландский психолог, специалист по пищевому поведению взрослых и детей, Татьяна ван Стриен предлагает термин "зеркальное тело" - идеальный образ, "срисованный" с журнальных картинок и рекламных образов, увидеть который отраженным в зеркале становится нашей заветной, неисполнимой мечтой. Наличие у человека, особенно подростка или ребёнка, "зеркального тела", означает, что своё собственное, реальное тело всегда будет восприниматься как "недоделанное", несовершенное, и навсегда останется источником фрустрации и неудовольствия.

Полистайте сборники сказок, которые мы читаем своим детям и обратите внимание на иллюстрации. Белоснежка и Золушка, Красная Шапочка и Царевна-Лебедь всегда стройны и полны изящества. Не отстают и современные источники: в эпосе о юном волшебнике Гарри Поттере, прочитанном миллионами детей, противный кузен Дирк - избалованный толстяк. И даже в советском "Мальчише-Кибальчише" Мальчиш-Плохиш - это толстый мальчик, который "жрёт и радуется". Толстые дети никогда не становятся героями детских книг, только антигероями.

В итоге дети всё раньше усваивают, что то, что они видят в зеркале, требует исправления.

Для части девушек-подростков это формирует основу для развития анорексии. Но для абсолютного большинства это означает начало диетического поведения, что, в силу естественного сопротивления организма нахождению на диете, приводит к постоянным колебаниям веса - так называемому "эффекту йо-йо".

"Питающие матери" и "лишающие отцы"

Несмотря на то, что четверть мальчиков и пятая часть девочек в России намного тяжелее нормы, а быть толстым - непопулярно и для подростка - почти трагично, культ хорошего аппетита у ребёнка отнюдь не потерял актуальности. В первый год жизни младенца его основным достоинством и предметом гордости является набор веса, а самой главной трагедией, порождающей у матери непрерывное чувство вины, является недостаточный аппетит ребенка, не желающего есть прикорм в соответствии с указаниями ведущих педиатров.


Что при этом происходит в семье? У родителей растет уровень тревоги в связи с едой, младенец эту тревогу прекрасно ощущает и отвергает объект тревоги - новую еду - с ещё большим энтузиазмом. Новая, взрослая еда - и без того огромное открытие для младенца первого года жизни. Столько неизведанных вкусов, запахов, цветов - нужно справиться со всем этим потоком информации, и сделать это ребёнок может только в собственном темпе. Однако родители не унимаются в соревновании за победу на конкурсе "накорми ребёнка любой ценой". В ход идут песни, пляски, чтение сказок, кормление игрушек, просмотр мультфильмов, под которые младенец покорно открывает рот... И только, если задача "накормить ребёнка" решена, мама может выдохнуть и подумать о чём-то ещё. К сожалению, кормление через силу и против воли - куда более распространенный вариант питания детей в России, чем в других странах.

Что происходит в итоге? Ребёнок быстро усваивает, что еда - нечто невероятно важное, и чтобы быть хорошим - нужно есть. С другой стороны, необходимость есть много, зачастую больше, чем ребёнку на самом деле хочется, часто совсем не то, чего хочется, расстраивает регуляцию системы "голод - аппетит - еда". Физиологический дефицит питательных веществ, именуемый голодом, проявляется в наличии у ребёнка пищевого интереса и здорового аппетита, который он и должен удовлетворять, выбирая ту еду, которая ему интуитивно кажется привлекательной. Однако в реальности чаще всего всё происходит совсем не так.

Если полнота ребенка, истинная или мнимая, является предметом тревоги знакомых, друзей или врачей, и травмирует родителей, курс нередко меняется на прямо противоположный. Ребёнка сажают на диету, попросту запрещая ему есть всё то, от чего риск поправиться возрастает, и что обычно мило детскому сердцу - мучное, сладкое, жареное. Интересно, что зачастую больше обеспокоенности фигурой девочки проявляют отцы, чем матери, они же склонны к более жёстким мерам по "пресечению" нежелательного пищевого поведения, чаще высмеивают или критикуют "разожравшуюся" лентяйку-дочь или располневшего сына.

И та, и другая стратегия в итоге приводят только к одному результату: у ребёнка развивается расстройство пищевого поведения, которое он в качестве "наследства" забирает с собой во взрослую жизнь. На сегодняшний день специалисты по пищевому поведению наиболее важным фактором развития его расстройства называют пребывание на диете в подростковом или детском возрасте и негативное отношение к размерам или весу ребёнка со стороны членов семьи и значимых взрослых.

Безусловно, негативное отношение взрослых - есть ни что иное, как проявление сильной тревоги, что полный ребёнок окажется непопулярным, не сможет завоевать авторитет среди сверстников и не сумеет завести друзей. Тревога эта чаще всего является проявлением скрытого собственного негативного отношения к толстякам, а зачастую - и скрытой неудовлетворенности собственным телом. Сталкиваясь с негативным отношением к себе в семье, ребёнок утрачивает уверенность, ведёт себя в социальных ситуациях более робко, и с большей вероятностью становится объектом насмешек.

Наверняка всем встречались обаятельные, уверенные в себе полные люди. Их полнота, как правило, никогда не была предметом беспокойства или повышенного внимания родителей, а воспринималась как часть их натуры. Таким людям значительно легче в социуме.

Что нам делать с толстым ребёнком?

Самые важные рекомендации уже прозвучали: даже если вес ребёнка выше нормы, ни в коем случае нельзя сажать его на ограничивающую диету (это приведёт не только к развитию расстройств пишевого поведения, но и к разладу в семье, ибо голодный ребёнок будет лгать и прятать куски в укромных уголках, чтобы съесть, когда никто не видит, а также экономить и даже воровать деньги, чтобы купить запретные сладости или чипсы).


Как же вести себя родителям?

1. Выясните, какой тип пищевого поведения свойственен вашему ребёнку - экстернальное, ограничивающее или эмоциональное. Сделать это можно, обратившись к психологу - специалисту по расстройствам пищевого поведения, чтобы провести диагностику с помощью NVE-K, детской версии нидерландского опросника пищевого поведения. Но даже если такой специалист вам недоступен, ничего страшного: для внимательного родителя не составит труда заметить, ест ли ребёнок в моменты, когда он расстроен, чтобы утешиться и развеселиться, соблазняет ли его пища своим видом, когда он не голоден, пытается ли он ограничивать порции или вовсе отказываться от тех или иных приёмов пищи?

2. Не впадайте в панику раньше времени. Лишний вес и ожирение могут восприниматься как проблема с 10 лет, до этого возраста возможны какие угодно колебания веса активно растущего человека. Если ребёнок миновал возраст 10 лет, и все ещё остается полноватым, стоит показать его эндокринологу для обследования. Если значительный лишний вес сохраняется после 15 лет, шанс, что, повзрослев, ребёнок будет полным, достаточно высок.

3. Поговорите с ребёнком откровенно. Полнота не является ответственностью ребёнка, полнота ребёнка - это одно из проявлений семейной динамики, следствие сочетания генетических факторов и культуры питания в семье.

Лишний вес - это не проблема ребёнка, это проблема семьи в целом, и изменения поведения и привычек также должны быть семейными. Попытки родителей представить полного ребёнка как "проблемного" и "лечить" исключительно его, обычно обречены на провал. Даже если вы, в отличие от вашего ребёнка, стройны как Артемида и Аполлон - пересматривайте рацион семьи в целом, выходите на семейные пробежки или прогулки. Таким образом, ребёнок не будет чувствовать себя виноватым в том, что он толстый, риск, что он будет сопротивляться изменениям, обращённым лично на него, снизится, а - самое главное - ребёнок ощутит вашу поддержку и готовность за него вступиться.

4. Не награждайте едой. Упал ребёнок и ушибся, расстроен он ссорой с другом или неважной оценкой - никогда не пытайтесь его утешить "вкусненьким". Именно так ребёнок учится смешивать утешение и еду, именно это - путь к эмоциональному перееданию во взрослом возрасте.

5. Не запрещайте. Запреты на тот или иной продукт бесполезны. И ещё раз - бесполезны. Как бы вы ни внушали ребёнку, что кола или картошка-фри - отвратительная комбинация вредных веществ и калорий - единственный эффект, которого вы добьётесь - вредная еда станет ещё привлекательнее. Смиритесь с тем, что ребёнок время от времени будет есть вредную еду. Не ворчите по этому поводу. Лучше пару раз в месяц есть вредное у вас на глазах, чем, дорвавшись до "неправильной" еды вне родительского контроля, объедаться ею до тошноты ежедневно.

6. Держите дома "здоровое" соотношение вредной и полезной еды. Если ребёнок - экстернальный едок, держать дома большое количество той еды, которой он обычно переедает, неразумно. Выясните, что именно нравится вашему ребёнку. Сладкое? Наполните дом фруктами, сухофруктами, делайте вместе "полезные" конфеты из сухофруктов, и добавляйте к вашей обычной продуктовой корзине на неделю примерно 10-15% конфет или пирожных, любимых ребёнком. Не контролируйте - разрешайте съесть эти пирожные или конфеты тогда, когда ребёнок сам решит и захочет, но не покупайте больше до следующего похода в магазин за продуктами.

7. Не забывайте подавать пример. Если вам удаётся сохранять стройность, потому что вы с утра до вечера глушите кофе под сигарету, неразумно ожидать, что ребёнок будет с наслаждением грызть яблоки. Покажите ребёнку, что фрукты на десерт могут быть вкусными, и что вы тоже не прочь утолить небольшой голод фруктовым салатом или авокадо.

8. Подключайте старших детей. В одном известном психологическом экспериментемаленький Айзек начал есть ненавистную до сих пор брокколи после того, как несколько более взрослых мальчиков с аппетитом уплетали её в присутствии мальчика и нахваливали. С тех пор этот метод активно используется для лечения необъяснимых пищевых аверзий (отказа без очевидных оснований есть определенную еду) у детей.

9. Не делайте выбор чрезмерным. Если ребёнок слишком мало весит, то, чем больше выбор предлагаемой еды, тем полноценнее и обильнее будет его рацион. Если ребёнок - экстернальный едок, то выбор еды должен быть ограниченным, чтобы не провоцировать переедание.

10. Принимайте своего ребёнка в любом весе. Даже детям с экстремальным ожирением удавалось пройти через непростой период лечения с минимальными психологическими потерями, если у них была абсолютная поддержка и безусловное принятие со стороны взрослых. Некоторым удавалось вылечиться и снизить вес в детском возрасте, некоторые сумели это сделать только во взрослом возрасте, а есть и такие, кто остался полным на всю жизнь, но это не помешало им получить образование, создать семью и найти работу. Критика и отвержение полного ребёнка, а также сожаление и неудовлетворенность таким "неудачником" приведут лишь к формированию у ребёнка депрессивных или тревожных расстройств, разрушению вашего с ним контакта и усугублению уже имеющихся нарушений пищевого поведения.

И не забывайте, что полнота - есть следствие психологического состояния в гораздо большей степени, нежели результат определённого стиля питания или образа жизни. Прежде чем вести ребёнка к диетологу или фитнес-тренеру, сходите с ним на консультацию к семейному психологу.

Статья Светланы Бронниковой известной также как Светлячок.

[Леля]

Выслушивая очередную историю из серии «родители всегда правы», я все яснее и яснее понимаю одну вещь: детям крайне необходимо осознание того, что родители иногда ошибаются. Множество мужчин и женщин никак не могут поверить в свои силы и в собственные возможности потому, что им в детстве (а то и в более зрелом возрасте) день за днем долбили: ты уродина, ты дура, откуда у тебя руки растут, в нашей семье все были на высоте – в отличие от некоторых… - и так далее, и тому подобное. Для детей родители – зеркало, в которое они смотрятся, а уж если зеркала кривые… Но авторитет этих кривых зеркал непоколебим: мама лучше знает, она же сверхчеловек, а я – недочеловек, которому еще только предстоит заслужить это звание. Причем присуждает звание человека опять-таки мама. Поэтому нужно стараться. Стараться не быть кривой, дурой, рукожопым, идиотом и так далее. Но ведь если ты стараешься кем-то «не быть» - ты уже такой. Точнее, ощущаешь себя таким. Потому что поверил родителям. И вера эта никак не опровергается разумом, потому что сформировалась еще до того, как ты смог подвергнуть сомнению родительский авторитет.

Поэтому, если я где-то был с дочерями несправедлив – например, наказал, когда они вообще ни в чем не виноваты– то потом обязательно подхожу и извиняюсь. «Доча, извини меня. Я ошибся, и мне очень жаль. Родители тоже иногда бывают несправедливы». Для меня очень важно, чтобы мои дети воспринимали меня или маму как живых людей, а не как божества. Детям важна защита, уверенность в том, что родители что-то знают и понимают больше. Но это ощущение могут дать и не всемогущие родители. Всемогущие, всезнающие, всегда правые и безупречные родители – столь необходимые во младенческом возрасте – со временем делают крайне затруднительным обретение своего «Я» у детей. Если твои ощущения противоречат тому, что говорят родители – то откажись от своих ощущений. Если папа кричит на тебя – то это не у него что-то не так (он же безупречен), а я дефектный, и должен срочно исправляться. Всемогущество родителей порождает тревогу у детей, когда они выходят из младенческого возраста. Самый простой выход из этой тревоги – психологически вернуться во младенчество. Стать полностью зависимым.

Попытки родителей быть идеальными приводят к тотальному вранью и лицемерию. При мне девочка-подросток, лгавшая родителям напропалую, бросила им : «А вы чего мне семь лет лгали про то, что не курите? Выгоняли меня с балкона; когда от вас разило дымом, лицемерно возмущались – чего это, мол, соседи надымили в коридоре; а когда я нашла в кармане пиджака сигареты, то ты, папочка, заявил, что типа друг их забыл, и ты такой весь из себя преданный товарищ, захватил их с собой. А потом ты же орал на меня за сигаретку, найденную в кармане – а ведь это на самом деле была не моя!!!». Любая попытка стать безупречным обречена на провал и на ощущение стыда, когда провал заметят те, на кого и была рассчитана безупречность. А на стыд можно реагировать по-разному, в том числе и пытаясь сделать вид, что ничего и не было; подавляя тех, кто заметил провал, принижая и их. Можно еще сильнее доказывать свою идеальность, «реабилитируясь» за пережитый стыд.

Детям не нужны статуи. Детям нужны живые родители. Осознание того, что мама и папа могут ошибаться – и признание родителями этот факта - облегчает постепенное обретение своего «Я» и независимости. Делает возможным признание самими детьми своих ошибок.

И еще. Признать свои ошибки и поделиться чувствами – не поздно никогда. Сколько бы лет ни было.

ИЗ ЖЖ Ильи Латыпова