Творческие посиделки в гнезде Чифули

[Чифуля]

А я так растерялась в темах девочек, что решила просто свить тут своё гнездо и устроить посиделки про творчество разных направлений. Почему разных? Да потому что близкие говорят, что Бог начмокал меня повсюду, наследил, а так, чтобы всерьёз и надолго, (в засос! Прости, Господи за подобные слова!) неа... Вот теперь и маюсь в поисках настоящей, глубокой, постоянной на всю жизнь любви: Драм кружок, кружок по фото, мне и шить и петь охота....
И вот что получилось в итоге к 7 десятку лет (см. ниже)

[Чифуля]

Бабушка Уля. Спаси тя господь…

Тихую, размеренную жизнь Крупца – деревни, что на Курщине – растревожило нашествие городской молодёжи.
- …То ль артисты, то ль учителя, то ль псифологи-дохтура… -… Хто их знаить…
-… В школе поместилися… -…То ль учить, то ль учитися приехали, то ль за песнями, то ль праздник будут делати… - Хто их знаить … - …Тах-то, тах-то … - …У-у-у-мныя… про человечьи мозги учуть, как наш Лёшка - Никитишны сын… - Аааааа… - Тах-то, тах-то…
После долгой теоретической подготовки, приехала учёная братия психологов на практический семинар по народной психологии, «наивной психологии»…
Страждущая живого приобщения к «первоисточнику народной психологии», городская молодёжь мучилась любопытством.
Сначала «к бабушкам в гости» удостаивались идти те, кто «поглавнее». Но обиды, - А мы что хуже?! – нарастали, как снежный ком, и, в конце концов, тоненьким ручейком, а затем лавиной потекла живая дорога к калитке Бабушки Ули.
Каждый стремился притронуться хотя бы мизинчиком, хотя бы краешком глаза посмотреть на живое воплощение народной культуры – Бабушку Улю.
В знак благодарности и просто из человеческого сострадания к старому человеку, был спилен старый мёртвый дуб, который уже не родил желудей и только старался растопыренными корявыми пальцами поймать грозовую молнию…

- Упаси Господи… Полыхнёт хатка и охнуть не поспеешь … Спасибо, детки, охти…, – вздыхала Бабушка Уля.

Двор копошился в деловой суете. Каждый пытался внести свою лепту уважения и почитания в виде помощи по хозяйству.
Бабушка Уля, вздрагивала своими, почти прозрачными, плечиками при каждом новом стуке в калитку.
Её природная деликатность не позволяла отправить, жужжащую, суетящуюся по двору толпу, восвояси. Голодные куры истошно горланили на весь двор. Требуя законную порцию еды, драл подол юбки, ободранный в междворовых боях, кот.
А Бабушка Уля, совсем выбитая из привычной колеи дня, докручивала парочками кукурузные початки-обереги для городских гостей.
- Ты, Николавна, приходи одна, твои ребятки хорошие, токо жужжуть, жужжуть…охти…

- Да, как мне вырваться-то? Так табуном и ходят следом. - А про себя подумала, - Шаг в сторону – расстрел. «Не с нами, не своя, отделяешься…».

День шёл к закату. В школе среди «своих» было неуютно и жёстко. Каждый в отдельности и все вместе додалбливали сознание друг друга до принудительного “просветления”, как положено по методике.
На сей раз, на путь истинный наставляли Николавну, требуя немедленного и безоговорочного «искреннего» покаяния во всех смертных грехах, отработки всех проблем разом. От «благих» порывов «соплеменников» сознание съёжилось в околевшую куколку. Под ложечкой тоскливо ныло.
- Нееееееееее могууууууу боооооольше! Нееееее моооооогуууууууу, - стонало внутри. Хотелось вырваться, сбежать … подальше, - Куда глаза глядят! Только подальше…от этой психологии и горе-психологов, которые … А, да ладно…
И только инстинкт самосохранения заставлял оставаться на месте.

- Анна, там тебя просила зайти Бабушка Уля за мёдом.
- Вот и славно, - забилось радостью сердце Николавны. Бабушки – дело святое, никто не придерётся.
- Я скоро. Только за мёдом сбегаю.
Струйка янтарного настоящего, не поддельного, мёда горкой растекалась по самому краю горлышка банки.
- Бабуленька, хватит, родная, хватит.
- Неее, надо, шоб не обидно было, без обману.
- Спасибо, Баб-Уленька. Бежать мне надо.
- Да, ты шо, Николавна? А поговорить за жизнь? Одна я, поговорить мне охота, не уходи.

Николавна, охваченная смятением, металась между страхом опять быть «распятой своими» и сердечным порывом остаться рядом с этой тихой светящейся старушкой.
- Мне надо обязательно идти, баб-Уленька…
Сухонькие узловатые пальцы тылом скользнули по щеке Николавны.
- Скоко ж человек может на себя взвалить, вынести? - то ли спросила, то ли утвердила Баб-Уля.

Взрывом, воскрешая память далёкой маминой ласки, подкосило ноги Николавны. Сдавленная годами боль, рыданиями утонула в куче бурьяна…
Сухонькая рука повернула в замке ключ, наверно, чтобы не залетела ненароком жужжащая толпа и не нарушила тихую неспешную вязь разговора «за жизнь», - Хорошие у тя ребятки, токо жужжуть жужжуть…
Одна за другой вставали картины незамысловатой и такой непростой жизни Баб-Ули.
Вот муж сестры, что в соседнем доме, - …Вдовец уж годков эдак десять, с детями… Выросли уже…, разлетелися… А как жа…, один мужик, тяжко… Забор снесли, шоб шибче было отнести еду, аль шо помочь… Замуж? Да, как можно? Сестры ведь мужик-то… А у тя муж-то есть? Болен? Охти, охти… Крепись… така уж наша доля бабья… Хорошо живете?… А ты прости, чё уж счас?… АААА, ну, ну… тах-то, тах-то… А ты поплачь, поплачь, полегчает, а то , ну, каменюкой застыла-то вся… Рази можно так? Родни, говоришь, тута нету? А бабы казывали, что тутошняя ты, будто бабка у тя в Стигослах?
ААА… Ну- ну, ну- ну… тах-то, тах-то…

Долго ли, коротко ли вился разговор, уж и не заметила Николавна.
Баб-Уля сидела перед ней на махонькой скамеечке, подперев сухонькой ладошкой щёку, и с неподдельным интересом всё расспрашивала и расспрашивала Николавну про родню, «болезти» мужа, неприятностях на работе и городской нелёгкой жизни…
Рука нежно гладила ситцевый платочек, разрисованный незамысловатым узором – подарок Николавны.

- Охти, да как же так? Да зачем? Ну, спасибо за подарочек!
Штапельный платочек с васильками соскользнул с седых волос баб-Ули, еще храня её тепло, и укутал голову Николавны.

- Береги тя господь, деувка…Постирашь токо платочек-то…

Скрипнула старая калитка. Баб-Уля низко в пояс поклонилась Николавне.

- Спасибо те, милая, шо так хорошо со мной за жизть мою поговорила. Душу мне согрела.

- Господи, баб-Уленька, да кто ж с кем поговорил-то?! – Всплеснулась изумленная, переполненная светом, оттаявшая, отогретая от тягот жизни, Николавна. - Это Вам спасибо, родная!

До самых школьных ворот чуяла Николавна, как её спину осеняет крест баб-Ули, - Спаси тя господь, деувка… Спаси…
Беленький васильковый платочек Николавна так и не посмела постирать. А в лихие времена утыкается носом в васильки и по щеке неуловимо скользят узловатые пальцы…, - Спаси тя господь…
********
Рось 07.12.02 г. Москва (Рось - это мой лит. псевдоним)

[Чифуля]

*. Баб-Лена Там чудеса, там кот в кастрюле…*

Калитка Баб-Лениного двора сразу бросалась в глаза своей кособочистостью, будто передразнивала горбатенькую хозяйку. Держалась она не известно на чём, и пронзительно протяжно скрипели ржавым басом.

Пройти дальше небольшой утоптанной площадки возле калитки было невозможно.

Весь двор напоминал рыболовную сеть, которую кто-то впопыхах кинул на месиво земляной грязи.
«Сеть» оказалась птичьим полигоном, со множеством отпечатков куриных, утиных, гусиных, цесарочьих и индюшачьих лапок. И только углубления тропинок, протоптанных огромными сапогами Баб-Лены, от кормушек, до сарая, и от сарая до дверей дома, приминали, будто грузом, это земляное покрывало.

По всему этому художественному великолепию, почти невесомо, лениво вышагивало разноцветное чудо. За маскировочным покровом рыже-бело-чёрных пятен, сразу было и не разглядеть кота.
Где уж он «прикупил» себе такой потрясающий наряд, сказать трудно, потому, как, в ближайшей сельской округе водилось исключительно полосато-серое кошачье племя.

Кот со знанием дела, обошёл подворье, без всякого удовольствия лизнул пару раз мутной водицы из погнутой алюминиевой плошки и одним броском взлетел на самодельный стол.

Баб-Лена тем временем хлопотала, собирая угощение для городских гостей.

Кот деловито обошёл и обнюхал всю снедь, выставленную на столе. С презрением фыркнув на людскую пищу, томно очертил три раза «забор» вокруг пустой крохотной кастрюльки по центру стола и с удовольствием свернулся в ней калачиком….

- Баб-Лен! Кот на столе!- завопила городская братия.

- Ну, дык и чё всполошилися-то? У него тута лежанка у кастрюльке. Он тута усю жизть отдыхаить… А вы садитися, ребятки, садитися, угощайтися, милыя…

Баб-Лена смахнула ладошкой остатки еды и, не глядя, кинула пригоршню поверх головы Анны. Николавна от неожиданности пригнулась и обернулась.

Колченогая скамья, на которой сидели городские гости, притулилась к стволу большого дерева. Вернее, это было уже не дерево, а только огромный раздвоенный ствол. В развилине ствола, прямо над головами ребят, пристроился дощатый ящик из-под овощей.
За ощерившейся сломанной дощечкой ящика оказалась морда странного существа. Одно ухо торчало, как антенка, строго вверх – мол, я бдю, так и знайте! Второе - висело плакучим ивовым листом. Две бусины глаз смотрели на кончик носа, излучая беспредельную доброту и преданность ВСЕМ! Кончик же носа беспрестанно двигался то налево, то направо, будто заставлял седые усы, в три волосины, отплясывать «Тимоню».
Пёс, привычным кивком слёту заглотнул угощение Баб-Лены и умиротворённо погрузился в дрёму, однако, не опуская бдительного уха… Кличка «Марсик» , видимо, была дана для поддержания боевого духа добродушного пса. Но домашнее «сик» полностью сводило на нет грозную силу прозвища.

- Николавна, подь сюды, чё скажу – кликнула Баб-Лена. Подхватила ощутимые объёмы Анны и подтолкнула в дом.

По Крохотной комнатушке, горделиво расхаживал огненный петух. Из-за печки доносилось гнусавое ворчанье индюка. На скамье примостился белёсый козлёнок. Повсюду торчали «букетики» из разноцветных перьев.
Что-то завораживающее было в этом стремлении украсить жилище.
Тяга хозяйки к красоте ощущалась повсюду. На притолоке печи лежала замызганная, кружевная салфеточка. Между стёклами окошка тускнели старые ёлочные игрушки на серых сугробах ваты.

- А и впрямь, избушка на курьих ножках… - улыбнулась своей нежданной мысли Анна.

- Слухай сюды, Николавна! Бяда у мене стряслася! Ты ж, я слыхала, дохтур? Ты ж мене посоветуй, може е уже тако лекарство, шоб ринтацу менять?! – С надеждой прошептала в ухо Николавны Баб-Лена.

- Шо поменять?- в унисон ей, изумилась Анна, невольно переходя на местный говор.

- Ну, ринтацу вылечить…- повторила Баб-Лена и со смущением преданно заглянула в глаза Николавны.

- Ориентацию? Кому?- изумилась Анна.

- Ну, дык, понимашь, гусыня у мене ни в каку на яйцах сидеть не стала. Я ж и пожалела гусёнка, подложила яйцо под курицу. А он теперя женилку вырастил, и гонятся по всему двору за курями! Петуху покоя не даси! Тах-то, тах-то… - облегчёненно выдохнула баба-Лена, будто избавилась от страшной постыдной тайны. – Помоги, Николавна!

- Баб-Лен, лекарства пока такого не изобрели. А Вы Богу предоставьте это дело. Он же знает, шо делает. Може он решил о тах-то новую породу вывести «куро-гусь»?- Анна поперхнулась задавленным смехом, - Нет тута на Вас греха-то, а у гусёнка-то воспитание куриное. Ту же надо психологию менять! Он же не знает, что он гусь! Вы его закройте на недельку у гусыням, он и забудет про курочек. Они ж, мужики-то с памятью короткой. Женилка-то у них быстро найдёт применение в любых условиях.

Баб-Лена погрузилась в свои мысли, пытаясь осознать всё, сказанное Николавной.
И вынесла свой вердикт:
- А и, правда, от гусаков и курей цыплят не быват. Надоть яво к гусыням в загон спровадить!

Анна представила предстоящие страдания гусака, когда его выдворят из курятника, и радость открытия новых объектов обожания – гусынь. Едва сдерживаемый хохот, волнами раскатился по упитанному телу.

Удовлетворённая, принятым решением, Баб-Лена, радостно подхватила несколько пучков перьев и с приплясом бросилась во двор.

- От эт табе, Сирожа подарочек,- выдохнула с восхищением Баб-Лена, засовывая куст оранжево-синего петушиного хвоста за ленточку Серёгиной шляпы. Видно, Серёга ей точно глянулся своей броской «петушиной» красотой.

- А эт табе, шо спивашь больно гарно, тах-то - заключила бабунька с удовольствием, и посадила букетик остроконечных чёрных перьев, неясного происхождения, в карман рубахи Яра.

- Надо же,- подумала Анна, - какое точное попадание в характеры ребят. Это «вороново крыло», как нельзя лучше подходило к «хищному» носу Ярослава и его острым, глубоко посаженным глазам.

- Баб-Лен, а мне какие пёрышки подойдут? – с тайной надеждой не понятно на что, вероятно, на красоту, задала провокационный вопрос Николавна.

- А табе, деувка, в самый раз от эти, - заключила Баб-Лена, втыкая в волосы Анны плотно связанный пучок пёстрых пёрышек.

- А почему эти?- разочарованно спросила Анна, видимо, рассчитывая на более лестное объяснение.

- Дык, в самый раз! Ты ж - цесарочка! Мясистая, кругленькая, плотненькая, и цыплят от табе уж не дождёсси! – вынесла приговор Баб-Лена и удовлетворённо сложила руки на груди, оглядывая плоды своего творчества.


Всю дорогу домой парни ржали, тыкая Анну пальцами в мясистые бока:
- Не, Я, я парень изнеженный, мне вырезочку, а тебе филейную часть – она как раз для хЫчников!

- Ых! Цесарочка ты наша - псиса пёстрокрылая!
Ых! Общиплем и зажарим, кости в поле закопаем! – разнеслась над селом, под звон балалайки Яра, удалая нескладушка.
********
6-7 декабря 2011 г.(с. Крупец – Москва)

[Lulia]

Мать, хорошо то как писано!
Те издаваться нужно!

[ЙОЛЯ]

[Jul]

Очень легкий слог. Читать интересно.

[Чифуля]

Мать, хорошо то как писано!
Те издаваться нужно!

Спасибо, девочки, пока маловато быличек. неокгда писать, хотя на очереди около 120 сюжетов. Я не умею писать как работать - мне нужно вдруг раз и на одном дыхании, тогда что-то и получается немножко. А издавться может и надо, но не сейчас.И скорее всего, для дома, для семьи

[Чифуля]

Баб-Лена -ворожея

В гущу, в самую серёдку танцующего разноцветья «Тимони» живчиком прокатилась махонькая бабулька…. Беленький платочек съехал на уши. Одна нога в старом башмаке крепко притоптывала, вторая едва касалась земли. От этого казалось, что бабулька не только горбатенькая, но ещё и хромоноженька.
Лица бабушки Лены было почти не видно. И только озорные огоньки глаз разбрызгивали смешинки-хохотушки поверх здорового гребня.
Гребень старый, с кое-где выщербленными зубьями, был обёрнут папиросной бумажкой.
И где она её только раздобыла в наши времена-то?
Губы метались туда-сюда по краю гребешка, выводя смешные рулады, будто кто-то хохотал над нерадивым Тимоней.

- Баб-Лен, а чё, девки-то раньше приворачивали парней до своего двора-то?

Баб-Лена метнула смешливый глаз на баб-Любу и обе уткнулись, захлёбываясь смехом в кончики головных платочков.

- Да, чё уж, Любк, чё уж? Ох, деувки, дык, а как жа без того-то?
Любк, а Любк, а помнишь, как мы разобидилися на парней, шо до нашей вулицы не доходють, всё у Манькиного двора топочуцца, да и порешили шуткануть над парнями-то?

- Дык, чё тама…делать-то? Вот Ленка и удумала приважить до нашей вулицы одного сваво хахаля…
- Хи-Хи-Хи… - залились старушки.

- А как приважить-то?К ведьмаку-то боязно идтить, дык я веник-то увзяла, зха , как пошли хлопцы апосля танцув-то с Манькиной вулицы-то, дык, я за ними следом и помела пылюгу до своёй вулицы, прямком к калиточке…Аха…
Ну, а на следущу гулянку-то ждать стали. Отплясалися усе, по домам пошли… А милёнок-то мой, усё в нашу вулицу ногой ворочает. А за ним следом-то усе хлопцы гуськом-то и потянулися…
- Хи-хи-хи, ой, хи-хи-хи, - закатились бабуньки, вспоминая своё молодое озорство.

- Ну, чё, Ленк, посвиданкалась со своим-то? Ха-ха-ха….Она ить, яво одного ждала, а подмела-то для верности усю вулицу!- заикала баба Люба, - От они усе и припёрлися до её калитки! Ой, не можу! Ой, наворожила себе на шею! Теперя от пятый десяток маицца с теим хахалям!

Калитка ржаво скрипнула и со двора выполз задохленький мужичонка:
- А чёй-то вы тута, деувки гогочитя, а?
- Та ни чё! Иди ужо!- хором ахнули «деувки» и зашлись всхлипами смеха…

********
Рось 6 декабря 2010 г.

[Чифуля]

*Баб-Уля. Из косточек, из...*
По следам этнографического сбора.
Реальные имена участников события изменены. Сохранено подлинное имя Баб-Ули.
*********************************************************
- Из косточек, из....,- полу-шопотом, почти неразличимо, без всплесков пафосных и загадочно-значимых ноток, простыми бесхитростными словами лился этот ручей то ли заклинания, то ли причета... И даже частые придыхания, с неизменным "Охти...", не могли нарушить поток моления...
- Из косточек, из...

Маришка, всегда бойкая и голосисто-стервозная, сидела не шелохнувшись, как будто боясь спугнуть нечто, что, выливаясь растопленным воском из старого, закопченного ковшика в миску с водой над её головой, могло рассказать и избавить её от душевной тоски и непонятных ночных слёз.
- Из косточек, из…….. уходитя за зелёныя луга, за дрямучия леса, ……. да, да, Сироженька, тута у меня побелка-то отваливацца – замазать надоть…….да силов-то нетуть……. за высокия горы, на остров буян, ко Бел-Горюч-Камню…Все хвори……., все…….
- Баб-Уль, а Вы какой посыл даёте, когда выливаете страхи?
- ….…уходитя, хвори…….Какой такой посыл?.........из косточек, из…….
- Ну, какой Вы посыл даёте? Энергетический или, ну какой? – сумничала Ольга.
- Ну, деточка, какой такой посыл? Рази не слышишь? Из белых косточек, из красной горячей кровушки уходитя……..за луга зелёныя, за леса…….Туда и посылаю……, - не прерывая журчание заговора-молитвы ответила Баб-Уля.
В её голосе не слышалось ни раздражения, ни посыла… Слова текли тихо и обыденно, как привычно течёт ручей за дальним забором огорода. Но почему-то стены старенького дома растворялись, размываемые журчанием заговора и сознание вместе с хворями уходило, уплывало восковой струйкой за луга зелёныя….. за леса дрямучия…….к Бел-Горюч-Камню…. Сердце успокаивалось, душа раскрывалась в тишину и умиротворению…

Белая мутная струйка воска растекалась и льдинкой застывала, вырисовывая причудливые рисунки на воде. Мелкими змеёнышами поднималось над восковым рисунком множество головок застывших восковых столбиков.

- ……. Спаси и сохрани, Пресвятая Дева Мария……. спаси и…….
Что, деувка, я табе скажу? Много, много страхов-то у табе, да боисся ты одного токо! Вот он, гляди-тка – змеёй большущей склабиться……
Глаза Маришки вспыхнули старой потаённой болью – вспомнила, знает. Назвать страх по имени – значит победить – это она знала хорошо.
Бросив впопыхах через плечо «спсиб…», исчезла за дверью, как бы боясь расспросов ребят и баб-Ули..
Платочек баб-Ули склонился слегка на бок, поглядывая на захлопнувшуюся досчатую дверь…
- Эээ, деувка, не быстро отпустить страх-то тя…, скупа сердцем-то, эх, скупа…,- как будто выдохнули сами себе, исчирканные морщинками губы…
По-детски чистые, чуть затуманенные, видимой только ей запредельностью, глаза продолжали шептать, - Вразуми и сохрани…… спаси и сохрани, Пресвятая Дева Мария……
****************************************************************
Рось. 1998 г. Село Крупец Беловского района Курской обл.

[Чифуля]

Очень легкий слог. Читать интересно.

Ой, а я боюсь всегда за сложность построения предложений. Уж больно они у меня получаются длинные. Никак не научусь писать короткими предложениями. И думала, что трудно читать говор народный. Но без него - не будет картинки - образа живого, на мой взгляд. Вообще, эти бабуньки - это мой источник жизненной мудрости и правильного отношения к жизни. Жаль, уже многих нет в живых.